Джованни Беллори
1 - 2 - 3
Невзгоды Микеле, однако, на этом не кончились; гонимый страхом, он метался с места на место по Сицилии: из Мессины он переехал в Палермо, где для часовни св. Лаврентия выполнил другое «Рождество», где Богоматерь со святыми Франциском и Лаврентием созерцают новорожденного младенца. Рядом сидит св. Иосиф, а в воздухе парит ангел и свет сливается с ночными тенями1. Выполнив эту работу и почувствовав, что оставаться дольше на Сицилии не стоит, Караваджо покинул остров и приплыл снова в Неаполь, где намеревался оставаться до тех пор, пока не получит помилования, чтобы возвратиться в Рим. Дабы заслужить милость великого магистра, он послал ему в дар поясную фигуру Иродиады с головой св. Иоанна2 на блюде. Но усердием своим ничего не добился. Однажды, остановившись в дверях харчевни Чирильо, он был окружен вооруженными людьми, которые напали на него и нанесли раны в лицо. При первой же возможности, испытывая жесточайшие страдания, он направился на фелюге в Рим, где по ходатайству кардинала Гонзага для него уже было получено от папы помилование. Но как только фелюга пристала к берегу, его задержал по ошибке испанский караул, поджидавший другого человека, и отправил в тюрьму. И хотя он вскорости был освобожден, он не смог найти ни фелюги, ни своего имущества. Тогда в величайшей тревоге и горести он начал метаться по берегу под палящими лучами летнего солнца и, когда добрался до Порта Эрколе, внезапно заболел злой лихорадкой. И спустя несколько дней он скончался, не достигнув и сорокалетнего возраста, в 1609 году, злополучном для живописи, ибо он отнял у нас и Аннибале Карраччи и Федериго Цуккаро.
Так закончил Караваджо свою жизнь и похоронен на пустынном морском берегу. И как раз в то время, когда в Риме ожидали его возвращения, пришла нежданная весть о его кончине, опечалившая всех. Закадычный друг его кавалер Марино очень горевал и увековечил его память стихами.
Пользу живописи Караваджо принес несомненную, ибо появился в то время, когда с натуры писали мало, когда фигуры изображали согласно манере, удовлетворявшей более чувство изящества, чем правды. Посему, изгоняя из своего колорита всякие приукрашиванье и суетность, Караваджо усилил свои тона, вернув им плоть и кровь, и убедил своих товарищей живописцев подражать природе. Он никогда не пользовался ни киноварью, ни лазурью в своих фигурах, а если же ему случалось все же их употреблять, он их приглушал, уверяя, что они — яд для колорита. Нечего и говорить, что воздух он никогда не передавал светло-голубой краской: наоборот, глубина и фон у него всегда черные, черной краской писал он и тело, сосредоточивая свет лишь в немногих местах. Более того, он так рабски следовал натуре, что не добавлял ни одного мазка кисти, говоря: я кладу не так, как хочу сам, а как велит природа. Он не признавал никаких предписаний и был убежден, что высшего мастерства можно достигнуть лишь тогда, когда искусство не подчиняет тебя. Эти новшества были встречены таким бурным одобрением, что он заставил подражать себе художников, обладавших дарованием куда более возвышенным и прошедших прекрасную школу. Так, например, Гвидо Рени увлекся в некоторой степени его манерой и показывал себя натуралистом, как это явствует из его Распятия в базилике Сан Пьетро, что у Трех Фонтанов; а позднее за ним последовал и Джован Франческо да Ченто [Гверчино].
Безудержные похвалы привели к тому, что Караваджо не ценил никого, кроме себя, и возомнил себя единственным верным подражателем природы. А между тем многого и самого важного ему не хватало, потому что у него не было ни выдумки, ни декора, ни рисунка, ни особых познаний в живописи; стоило убрать с его глаз натуру, и его одаренность и кисть ничего не стоили. Тем не менее многие, увлеченные его манерой, следовали ей охотно, ибо без занятий и усилий это давало им возможность делать простые копии с натуры и подражать грубым и лишенным красоты формам.
После того как Караваджо не посчитался с величием искусства, каждый стал делать как ему нравится и пренебрегать красотой вещей; античность и Рафаэль утратили свой авторитет: живописцы предпочитали работать с моделями и изображать головы с натуры, а не создавать сюжеты, коими им положено заниматься, и стали изображать поясные фигуры, что раньше в ходу было весьма не часто. Итак, началось воспроизведение вещей низких, поиски мерзостей и уродства, за чем иные художники гонялись, не зная покоя; если нужно было написать оружие, выбирали самое ржавое, если вазу, то не цельную, а надтреснутую или разбитую. Людей одевали в чулки, штаны и береты, а когда писали фигуры, то особенно старательно воспроизводили морщины, неправильное очертание лица, плохую кожу, скрюченные пальцы, изуродованные недугом члены. Из-за этого Караваджо имел много неприятностей: его картины удаляли с их алтарей, как в Сан Луиджи, о чем было рассказано выше. Та же участь постигла и Успение Богоматери в церкви Мадонна делла Скала, так как слишком уж натурально было изображено на нем мертвое одутловатое тело женщины. Еще один образ со св. Анной, который можно увидеть в Вилле Боргезе, был удален с одного из малых алтарей ватиканской базилики, ибо слишком грубо была изображена на нем святая Дева с обнаженным ребенком Иисусом. В церкви Сант Агостино бросается в глаза грязь на обнаженных ногах паломника, а в Неаполе в Семи Делах Милосердия изображен человек, широко разинувший рот и непристойно пьющий вино из высоко поднятой бутылки. На картине «Ужин в Эммаусе» помимо того, что апостолы изображены простолюдинами, а Спаситель безбородым юношей, присутствует еще хозяин дома в ермолке, а на столе видно блюдо с виноградом, фигами и гранатами — фруктами, не соответствующими времени года.
Подобно тому как некоторые травы дают и целебнейшие лекарства и опаснейшие яды, так и Караваджо принес частично пользу, а частично и большой вред: он перевернул вверх дном все представления о том, что украшает живопись и как надобно вести себя художнику. И действительно, живописцы, которых сбили с пути и заставили подражать натуре, нуждались в том, чтобы кто-то вывел их на правильную дорогу. Но поскольку из одной крайности легко попасть в другую, удалившись от манеры, в излишней погоне за природой, они вовсе отошли от искусства, погрязли в заблуждениях и бродили в потемках до тех пор, пока Аннибале Карраччи не просветил их умы и не вернул красоте ее прежнее место в изображении природы.
Такой способ работы Караваджо соответствовал и чертам его лица и всей его наружности: лицо имел он смуглое, глаза темные, брови и волосы черные. И естественно такой же получилась его живопись. Лучшей его живописной манерой была первая, нежная и чистая, в ней он преуспел, достигнув высшей ступени, и был признан отменным ломбардским колористом. Однако под воздействием своего темперамента, а был он нрава буйного и заносчивого, перешел он ко второй и темной манере; из-за неуживчивого характера пришлось ему покинуть сначала Милан, а потом и родину, бежать из Рима и с Мальты, скрываться на Сицилии, подвергаться опасностям в Неаполе и умереть несчастным образом на морском побережье. Не преминем отметить сходство с его повадками и его одежды: он любил принарядиться и приобретал благородные сукна и бархаты, но надев костюм, он его уже не менял и донашивал до дыр. Был он большим неряхой, и многие годы холст для картины служил ему скатертью и за обедом и за ужином.
Повсюду, где чтят живопись, ценятся его краски. Одна из лучших его работ, фигура св. Себастьяна с двумя слугами3, связывающими ему сзади руки, попала в Париж. А граф Беневенте, бывший вице-король Неаполитанский, отвез в Испанию Распятие св. Андрея, граф же Вилла Медиана приобрел поясную фигуру Давида и портрет молодого человека с флердоранжем в руке4. В доминиканской церкви Антверпена хранится образ Мадонны с четками — работа, принесшая его кисти великую славу33. В Риме считается, что его рукой написаны Юпитер, Нептун и Плутон в саду Людовизи, что у Порта Пинчиана, в павильоне, принадлежащем кардиналу дель Монте, который изучал фармакологию и украсил этой картиной свою лабораторию, поскольку названные боги, изображенные вокруг глобуса, соответствуют стихиям. Говорят, что Караваджо, узнав о том, что его порицают за неумение располагать планы и за незнание перспективы, вышел здесь из положения тем, что расположил фигуры снизу вверх, противопоставив один другому самые трудные ракурсы. И в самом деле, формы тела богов здесь неправильны, и написаны они на своде маслом, ибо Микеле никогда не брался за фрески, как и его последователи, всегда пишущие с моделей масляными красками. Подражавших его манере в живописных работах с натуры и потому прозванных натуралистами было немало. И среди них некоторые имели большое имя.
1 «Саломея с головой Иоанна Крестителя». Мадрид, Королевский дворец. Оригинал считается утраченным, но картина настолько высокого качества, что в настоящее время приписывается самому мастеру.
2 Картина утрачена.
3 Картины утрачены.
4 «Мадонна дель Розарио», или «Мадонна с четками». Вена, Музей истории искусства (см. раздел III).
1 - 2 - 3
 Св. Екатерина Александрийская. (Меризи да Караваджо) |  Корзина с фруктами. (Меризи да Караваджо) |  3 copy |